Липецкий край в войне 1812 года

Как совершенно справедливо сказал липецкий краевед А. Голубев: «В жизни нашего края, как в капле воды, отразились все важные события отечественной истории». Вместе со страной наш край (частями своими входивший в состав Тамбовской, Воронежской, Орловской и Рязанской губерний) [карта] встал на пути у наполеоновских войск, пришедших в 1812 году, чтобы завоевать Россию.

На территории нынешней Липецкой области в Отечественную войну 1812 года не происходило грандиозных сражений и даже маленьких боев. Этот уголок русской провинции был меньше затронут войной, чем другие губернии, но тем не менее военные заботы и невзгоды не обошли наших земляков.

Чем и как жили липчане, усманцы, ельчане, данковцы и др. наши земляки тогда, в начале XIX века? Какими каждодневными делами занимались, к чему стремились, как помогали Родине в трудную годину?

Мы попытаемся воссоздать картину жизни и быта русской провинции начала позапрошлого века на примере нашей области.

Русское крестьянство

Войну 1812 года мы привычно называем народной. И это соответствует истине, потому что весь русский народ, представители всех его сословий, самостоятельно, без всякого внешнего побуждения, встали на защиту своей родной земли. Но большую часть русского войска и ополчения составлял самый многочисленный слой русского народа - крестьяне.

Поэтому и начинаем мы свое исследование с заметок о том, как жилось тогда - в начале XIX в., русскому крестьянину.

Итак, первое замечание. В жизни и быте крестьянства мало что менялось на протяжении столетий: прогресс и всяческие новшества почти не касались русских крестьян. Они жили так же, как их деды и прадеды.

Основным занятием населения было хлебопашество. Урожаи были низкими. По данным, приводимым Б. Княжинским, в Усманском уезде урожай ржи составлял сам-сем, а овса – сам-пят (8,5 центнера с га). Главными орудиями труда по-прежнему оставались соха и серп, т. е труд был ручной, тяжелый и низкопроизводительный. Важным достоинством сохи выступала ее дешевизна. Практически каждый крестьянин мог ее «сладить» из подручных материалов. Соха в отличие от плуга была легка, и тащить ее было под силу самой захудалой лошадке.

Часто современные исследователи упрекают русского крестьянина в природной лени, которая, в частности, проявлялась в некачественной обработке полей. Но при этом они забывают, что порой крестьянин не мог должным образом подготовить землю к посеву не по своему невежеству или лености, а потому, что не имел физических сил, а в большей мере хозяйственных возможностей выполнить все необходимые операции. В середине XIX века земский статистик Н. Романов писал: «Сами крестьяне Усманского уезда (Тамбовская губерния) сознают недостатки своего хлебопашества, но указывают на то, что большинство их не может вести его лучше. Обработка земли бывает плоха и поспешна, потому что лошади у крестьян плохи и много приходится работать у частных землевладельцев. Многие запаздывают со взметом пара и не делают вторичной вспашки, теряя время на работу по найму». Фактор времени, как дамоклов меч, постоянно довлел над русским мужиком. Разве крестьянин не знал о пользе раннего взмета пара? Конечно же, знал, но вынужден был его откладывать до Иванова, а то и до Петрова дня из-за пастьбы на парах деревенского стада. Наивно было бы предполагать, что русский мужик не знал о том, что поле, перепаханное под зиму, даст больший урожай, чем обработанное весной. Не делали этого потому, что череда неотложных работ в страдную пору и по ее окончании просто не оставляла для этого времени.

Жесткая зависимость земледельческого труда от погодных условий нашла свое отражение в народных приметах. Суть этого опыта землепашца хорошо передал исследователь середины XIX в. М. Стахович. «Он (т.е. крестьянин) знает, когда что посеет, в какой день, даже в какой час дня, по весьма верным приметам, например, когда и в какой день, за столько-то месяцев, шел зимой снег или светило солнце и т.д. Но он приобрел все эти сведения не пытливостью эксперимента, а опытом жизни, сросшись, так сказать, со своей природной местностью. Он видит на аршин в землю, никакое земледелие не определит вам хозяйственного достоинства той или иной десятины, как он это знает исстари, по преданиям отца и деда, и так сказать по чутью».

Крестьяне были очень консервативным сословием: прогресс и новшества зачастую воспринимались ими в штыки. Так, например, вывоз навоза для удобрения на поля начал применяться только с 20-годов XIX в., хотя навоза во дворах скапливалось много и его приходилось периодически переносить на другое место. Почистить свой двор крестьянину было некогда, да и зачем? Удобряя зимой десятину пара, он осенью не был уверен, что эта десятина при разделе достанется ему.

Дело в том, что в крестьянских общинах вся земля (поля, луга, выгоны, леса, озера и т.д). была общей. Всякая мужская душа имела право на равное участие во всех пользованиях данной землею. Это участие, по самому принципу, постоянно менялось, так как всякий, вновь родившийся в общине мальчик получал равное право на участие, а участие всякого умершего члена уничтожалось с его смертью. Леса и выгоны, право охоты и рыбной ловли не делились, но каждый получал равное участие в их пользовании. Поля же и луга делились по числу мужских душ и соответственно качеству земли.

Принцип раздела земли по душам сохранялся даже у крепостных крестьян, находящихся на оброчном положении. Когда крестьяне не могли более платить оброка их переводили на барщину: помещик отрезал для себя от всей земли 1/4 или 1/3 часть пахотной земли. В пользовании у крестьян оставалось тогда 3/4 или 2/3 на их существование, и за это они должны были за свой счет помещичью землю унавозить, запахать, заборонить, засеять (семена шли от помещика), убрать хлеб и свезти его на продажу. Помещики заставляли работать на себя крестьян всю неделю. И только благодаря особому постановлению правительства барщинная работа была ограничена тремя днями в неделю.

В Центрально-Черноземной России сохранялось царство барщинного труда.

В IV томе восьмитомного юбилейного издания «Отечественная война и русское общество. 1812-1912» приведены такие цифры: «наиболее развито было барщинное хозяйство в Курской (92%), Рязанской (81%), Тамбовской (78%) губерниях». Несмотря на ежедневный труд по 15-16 часов, люди бедствовали от голода. Положение помещичьих крепостных крестьян характеризовалось их полным бесправием. Целый ряд телесных наказаний был в руках помещиков средством выколачивания оброков. Бесправие крепостных крестьян сейчас даже трудно себе представить.

Господа чувствовали себя хозяевами жизни, вершителями судеб. Часто опускались до рукоприкладства. Надо особо отметить, что даже лучшие из них – хорошо образованные и не чуждые либеральных идей, не считали крестьян людьми, равными себе. В качестве примера приведем отрывок из книги Д. Благово «Рассказы бабушки». Семейство его бабушки – Е. П. Яньковой – владело селом Аннино в Тамбовской губернии. И была у них крепостная девка «пьянчуга и воровка». Эту «некошную девку» просил продать их сосед – однодворец, промышлявший ловлей рыбы в реке Матыра. Е. П. Янькова вспоминала: «Вот как однодворец вызвался её купить у нас, муж и приходит ко мне посоветоваться и рассказывает, что за неё дают или 25 рублей деньгами, или рыбы на 50 рублей… Я и говорю ему «Ты уж лучше возьми деньгами. А то это как-то ужасно подумать, что мы девку променяли на рыбу: это и кусок в горло не пойдет». Так за девку и взяли мы 25 рублей…»

Яркой иллюстрацией положения крестьян служит материал, найденный и опубликованный краеведом В. Елисеевым. В начале XIX столетия елецкий земский суд при производстве одного дела обратил внимание на то что, в деревне елецкого уезда, принадлежавшей отставному майору Орлову, «великое количество больных». Исследуя причины странной болезни, губернский стряпчий и его коллеги докопались до истины и были потрясены; Орлов оказался самым настоящим извергом: «крестьян своих человек по 40 содержит вместе со скотом, в двух тесных избах, в самом сыром, холодном и нестерпимом воздухе, изнуряет их до того, что не только больные лежат повержены на полу без всякого призрения, но и здоровые имеют вид бледный и весьма изнуренный. …питает крестьян своих мякинным хлебом, который по испытании оказался едва годным к употреблению и во время совершенного голода». Одного своего крепостного Орлов держал словно раба, «другой год закованного к стенной цепи». Впрочем, колодки, рогатки, железа и цепи были в почете у этого изверга. Это были «обыкновенные наказания». Но были наказания такие, что без содрогания и выразить невозможно. Дело было передано в высшие инстанции, которые решили, что помещик лишился рассудка. Наказание для него определили нестрогое. Имение Орлова поручили дворянской опеке, а самого помещика упрятали в один из монастырей.

Неудивительно, что в наших краях промышляли шайки разбойников. Об одной из них в «Добринских вестях» от 12 июня 1996 года рассказал И. Ветловский. Шайки из беглых крестьян, солдат-дезертиров, нищих грабили на дорогах, нападали на проезжих и пеших, врывались в кабаки и дома, расхищали церковную утварь. Среди «гулящих людей» встречались и женщины. До нас дошло имя атаманши Домны, действия молодцов которой отличались особой жестокостью: разбойники топили ограбленных в болотах. По старинному тракту, проходящему через Талицкий Чамлык, можно было передвигаться только с помощью вооруженной охраны. «Говорят, однажды зверски убили какого-то царского посла. В другой раз двадцать три разбойника коллективно изнасиловали богатую барыню, ехавшую из Воронежа в Тамбов…»

Многие черты быта русского народа определялись общинным характером крестьянской жизни, при которой решение общественных дел происходило всем миром.

Важной функцией сельской общины являлась социальная защита своих членов. Принципы крестьянского общежития основывались на христианской морали. В вопросах сельского призрения обычаи в русских деревнях отличались завидным единообразием. Опека над детьми устанавливалась в случаях смерти отца или матери или обоих родителей, их умопомешательства, безвестного отсутствия более трех лет, ссылки в Сибирь.

По обычаю при назначении опеки в Тамбовской губернии после смерти домохозяина опекуншей обыкновенно назначалась его вдова. Круглые сироты проживали у своих родственников. Если родственники не были в состоянии содержать сирот, то их раздавали по состоятельным дворам. Опекуны за свою деятельность никакого вознаграждения не получали. «Опекунство, – по выражению крестьян, – дело Божье, усердие к сиротам», «брать что-либо от сирот грех», «опека служба, а не труд».

Общинная помощь – одно из самых поучительных явлений деревенских будней. Она регулировалась целой системой норм поведения. Формой сельской взаимопомощи являлась толока - помощь в работах, которые требовали большого количества рабочих рук и были ограничены во времени. Выделялись следующие виды помочей – без угощения и с угощением. Первая была более распространена в среде родственников. К помощи соседей и однообщественников селяне прибегали при строительстве избы, возке леса и т.п. В обязанность домохозяина, приглашавшего на толоку (супрядки), входило накормить работников до и после работы, по возможности обильно и обязательно с выпивкой.

Однако, община не вмешивалась в семейные дела. Вот пример жестокой домашней расправы. Свекровь застала невестку с холостым братом мужа. На семейном совете порешили наказать «гулену». Муж, свекровь и старший брат попеременно избивали ее плетью. В результате истязания несчастная более месяца лежала при смерти.

Но и женщина имела свои права в крестьянской семье. Во-первых, она обязана была «справлять» только «женскую работу» - обшивать, обстирывать, кормить членов семьи, смотреть за детьми, ходить за скотиной, прясть полотно для одежды, сучить пряжу, но она не обязана была помогать мужу в его «мужской работе». Во-вторых, если женщина с детьми вынуждена была после Васильева дня (Нового года) идти «кусочничать» - побираться – все собранное ею доставалось только ей и детям. В-третьих, если муж не устраивал жену (причиной, как правило, была бездетность), она могла уйти от него, забрав свое приданое.Таковы были обычаи крестьянской жизни.

Как же выглядело крестьянское жилище в начале XIX века? Каменные дома были недоступны крестьянам, ведь стоимость кирпича составляла тогда 17 рублей за 1000 штук, а пуд ржаной муки стоил 35 копеек. Поэтому крестьянские дома были деревянными, крытыми соломой, топились по черному. Дворы были плетневые, с навесом. Соломенный навес окружал все помещения – избу, сараи, хлев и т.д. Гумна располагались рядом с дворами. Дома ставились длинной стороной вдоль улицы и покрывались четырехскатной соломенной крышей. На переднем фасаде прорубались одно или три окна.

Дома в деревне редко располагались в определенном порядке. «Наши селения, - описывал современник – есть куча лачужек: впадавших, выпятившихся, разбросанных наудачу без всякого порядка. Такие жилища кажутся построенными по нужде, на время, а не для постоянного пребывания. Внутренность являет унижение человечества, бедность. Нередко в избытке. Хозяева существуют… среди сырости, копоти, дыма, вместе со своими скотами …. Первая искра пожирает стяжания многих лет и селение в несколько часов исчезает». Поэтому, если крестьяне ловили поджигателя, то устраивали самосуд и забивали последнего до смерти.

Русский народ меткой пословицей определил порядок расположения домов в деревнях Черноземной полосы: «Черт в решете нёс, нёс, да растрёс».

Основной частью крестьянского жилища была изба, где проходила домашняя жизнь крестьянской семьи. В ХVIII – перв. пол. XIX в. изба не имела внутренних перегородок. Каждый угол, каждое место в избе имели свое определенное назначение. По диагонали от печи всегда был расположен передний угол (большой, святой, красный). В переднем углу стоял обеденный стол, висел киот (божница) с полками для икон. Передний угол считался самым почетным в избе. Здесь кроме ежедневных трапез совершались праздничные церемонии и похоронные обряды. По стенам, примыкающим к переднему углу избы, шли плотно прикрепленные к ним лавки. Параллельно лавкам, выше окон, делались полки (nолавошники) - на них складывали шапки, кушаки, нитки, пряжу, прялки, приспособления для выделки лаптей, ножи, ножницы, шило и другие предметы домашнего обихода. Мебель большей частью плотно крепилась к стена.

Вот описание крестьянского быта эпидврача Ливанского: «Четверть маленькой избы занимает огромная русская печь, эта своего рода энциклопедия русского обихода: она и кормит и греет, на ней спят, лечатся, моются, сушится всякий хлам… Требуя массы топлива, печи плохо держат тепло. От холода крестьяне забиваются в избу, как в нору; от земли до крыши изба засыпается землей, навозом, пол густо устилается соломой, а сами обитатели днем и ночью в теплой одежде... Но что особенно ужасно в этих избах, так это воздух, особенно зимой. Все, что боится холода и, что представляет хоть маленькую ценность для крестьянина, все находит приют в избе: поросенок, теленок, ягненок ит.д. Корову, козу, овцу телиться и котиться также тянут в избу. Конечно, вся эта живость все свои отправления совершает здесь же в избе, в чем ей помогают и детишки... Если к этому прибавить испарения от грязных, давно немытых тел и одежды жильцов, а их иногда набивается в такой избенке 10 и более человек, то воздух принимает еще большую прелесть, мытье полов (если они не земляные) конечно бесполезное дело и к нему прибегают только летом».

По данным Б. Княжинского в Усманском уезде Тамбовской губернии начала XIX века «на 1000 жителей умирало 40 с лишним человек ежегодно, причем дети до двухлетнего возраста составляли более 20% умерших».

Свою одежду-рубашки, зипуны, армяки, сарафаны, каждая семья шила из домотканого полотна. Кстати, пряли полотно женщины длинными осенними и зимними вечерами, а чтобы работа спорилась, собирались в одной избе на «супрядки». Сами крестьяне изготавливали и обувь - лапти, башмаки, валенки.

Вот как описывает обыкновенное крестьянское платье один из первых этнографов России А. В. Терещенко: «Покрой платья простолюдинов едва ли не тот самый, что был за несколько столетий… Употребительный всеобщий наряд: белая рубашка поверх исподнего платья и кафтан синий, шапка круглая низенькая с маленьким полями…». Также Терещенко замечает, что «простой народ предпочитал лапти по чрезвычайно легкой работе и изобилию материала….Мужик надевает свои лапти на обернутую им онучь или портянку и обматывает потом лыком, веревочкой или ремнем»

Итак, в довоенный период крестьяне Тамбовской, Рязанской, Воронежской, Орловской губерний жили крайне тяжело. Хотя назвать конец XVIII – начало XIX века довоенным периодом сложно, поскольку русские войска непрерывно вели боевые действия с конца XVIII века до окончания войны с Наполеоном. Содержание войск, огромные расходы на войну полностью ложились на плечи крестьян. Войны с турками, персами, шведами, французами потребовали отправки большого числа рекрутов. Сначала посылали одного рекрута от 250, а потом стали посылать одного рекрута от ста душ.

Весть о начале войны с Наполеоном быстро облетела все населенные пункты. Вскоре из уездов приехали в села чиновники. Они проводили мобилизацию рекрутов, объявили прием добровольцев, организовали сбор средств на оборону Отечества. [Документ из архива]

Наш край не был разорен войной, на его территории не велись боевые действия, но наши земляки тоже активно участвовали в войне.

В Рязанской и Тамбовской губернии формировались номерные пехотные полки (с первого по восьмой), в Воронежской губернии – егерские номерные полки. Часть наших земляков зачислялась в Елецкий, Воронежские, Тамбовские, Орловские, Рязанские полки, а другие направлялась воинскими рекрутскими командами к Москве. Так, из Липецка было направлено на фронт только в июле 1812 года 157 рекрутов. Для формируемых полков необходимо было заготовить большое количество продовольствия и фуража. Только для формируемых в Тамбовской губернии двух полков по 2384 человека каждый необходимо было закупить 7152 четверти муки и 670 четвертей крупы-для шестимесячного продовольственного снабжения.

Манифест 6 июля призвал дворянство и народ создать «временное верных сынов Отечества ополчение…». На губернских дворянских съездах принимались решения выставить от губерний определенное число ополченцев. Так, от Тамбовской губернии решено было выставить сначала 5000 ратников, а потом эта цифра возросла до 12 тысяч человек, направляемых в пехотные и кавалерийские полки. В Рязанской губернии было решено собрать 15600 ополченцев.

В ратники набирались крепостные крестьяне по специальной разверстке и согласованию с помещиками; без их разрешения крестьяне в ополчение не принимались. Крестьяне охотно шли на войну с наполеоновскими захватчиками, надеясь этим заслужить освобождение от крепостной зависимости.

Вот свидетельство М. А. Волковой, эвакуировавшейся в 1812 году из Москвы в Тамбов: «Мы живём против рекрутского присутствия, каждое утро нас будят тысячи крестьян: они плачут, пока им не забреют лба, а сделавшись рекрутами, начинают петь и плясать, говоря, что не о чем горевать, что такова воля Божья. Чем ближе я знакомлюсь с нашим народом, тем более убеждаюсь, что не существует лучшего...». Вооруженные отряды ополченцев шли в волость, а оттуда на сборные пункты – в Воронеж, Данков, Елец, Лебедянь, Липецк, Орел, Рязань, Тамбов и другие губернские и уездные центры. На уездных сборных пунктах проверялись численность, экипировка рекрутов, укомплектованность отрядов командирами, наличие запасов продовольствия. Через некоторое время, после молебна, от стен храмов и церквей, благословляемые священниками, под плач жен, матерей и детей отряды ополченцев, сформированные в полки спешно уходили к Москве.

Крепостные крестьяне не могли сдавать деньги, их у них не было, хотя есть свидетельства о том, что и крестьяне жертвовали свои медяки для победы. В.М. Попов, ссылаясь на архивные документы, пишет, что в реестре о приношениях денег для полкового обоза от села Казинки сдал два рубля Анисим Михайлович, «правда, фамилии своей не оставил». Крестьяне плели лапти, строили сани и повозки, шили сапоги, выполняли гужевую повинность, пасли табуны лошадей, перегоняемых в воинские части. Это был их посильный вклад в обеспечение армии всем необходимым.

Особенно тяжелой для крестьян была постойная повинность. 6 ноября 1812 года Липецкая городская дума приняла решение о сборе пожертвований сена и соломы для следующей через город скотины, перегоняемой в армию М.И.Кутузова. Чуть позже, 11 ноября дума рассматривала вопрос «о заготовлении на следующих 35 казенных лошадей согласно предписания» губернатора фуража, сена, «семнадцати пуд двадцати фунтов и овса восмидесяти трех пуд… для оных лошадей».

Безусловно, война тяжелейшим бременем легла на плечи крестьянства. Но, по сравнению с теми губерниями, которые напрямую пострадали от войны, население нашего края благоденствовало. Вот как описывает свои впечатления от нетронутых французами губерний А. П. Бутенов: «Картины опустошения, беспрестанно встречавшиеся в течение почти двух месяцев, сменились для меня картинами мира и благоденствия. Вместо безлюдных или погорелых деревень и покинутых полей я проезжал по многолюдной стороне, в которой жизнь текла по-прежнему: пастухи выгоняли на пастбища стада свои, деревенские женщины, в своих живописных сарафанах, черпали воду в колодцах, расстилали полотна сушить на солнце, работали в огородах; на улицах и в поле играли и резвились здоровые и веселые ребятишки. Попадалось довольно и земледельцев, занятых озимым посевом; но большинство мужиков озабочено было, как я узнал, встречая их сборища на деревенских улицах, составлением конного ополчения…».

Вот ещё одно свидетельство современницы тех событий М. А. Волковой. В октябре 1812 года она пишет В. И. Ланской: «С третьего дня мы подверглись нового рода мучению: нам приходится смотреть на несчастных, разоренных войной, которые ищут прибежища в хлебородных губерниях, чтобы не умереть с голода. Вчера прибыло сюда из деревни, находившейся в 50 верстах от Москвы (по Можайской дороге), целых девять семейств: тут и женщины, и дети, и старики, и молодые люди. Все помещики, имевшие земли в этой стороне, позаботились вовремя о спасении своих крестьян, дав им способы к существованию. Государственные же крестьяне принуждены были дождаться, покуда у них все отнимут, сожгут их избы, и тогда уже отправились по русской пословице куда глаза глядят. Крестьяне, виденные нами вчера, были разорены нашими же войсками; мне их стало еще жальче оттого, что, рассказывая о всем, с ними случившемся, они не жаловались и не роптали. В такие минуты желала бы я владеть миллионами, чтобы возвратить счастье миллиону людей, им же так мало нужно! Право, смотря на этих несчастных, забываешь все свои горести и потери и благодаришь бога, давшего нам возможность жить в довольстве посреди всех этих бедствий и даже думать об излишнем, между тем как столько бедных людей лишены насущного хлеба». М. И. Кутузов в письмах к дочери Парашиньке и зятю Матвею Федоровичу Толстому, которые жили в то время у брата мужа Николая Федоровича в его имении в Ранненбургском уезде, бесконечное число раз выражает уверенность, что «Рязань и Данков далеко от театра военных действий и их военные беды не затронут».

Но отдельные неприятельские отряды, гонимые голодом, пытались прорваться в нетронутые войной губернии, поэтому были приняты меры к организации внутреннего ополчения.

В сентябре 1812 года из крестьян нашего края было создано внутреннее ополчение, в которое брали каждого двенадцатого человека. Для вооружения ополчения липецкие кузнецы Иван Трофимов, Аким Проскурин и другие изготовили 346 пик и рогатин.

29 сентября 1812 года в Липецке была организована внутренняя городская стража в составе 51 пешего и 9 конных человек. По деревням и селам из ополченцев были устроены «денные и ночные караулы и разъезды для поимок, не скрываются ли разбойники где-либо в лесах или оврагах». Эта мера была вызвана тем, что «злодеи-французы и другие разбойники прорываются небольшими шайками от места, где война происходит даже в отдаленные губернии, и какое селение не остережется, ограбит оное». Крестьяне были беспощадны к французам, которых они встречали близ своих деревень. По свидетельствам современников, опубликованных в книге «Отечественная война и русское общество. 1812-1912» (т.IV), их жестокость порой была чрезмерна.

После войны большинство крестьян ожидали освобождения от крепостной зависимости в качестве благодарности от царя–батюшки и своих хозяев–помещиков. Но в Манифесте 30 августа 1814 года, даровавшем после окончания войны различные милости, относительно крестьян было сказано лишь следующее «Крестьяне, покорный наш народ, да получит мзду свою от Бога».

Итак, война закончилась полной победой русских над наполеоновской армией, но победа эта не принесла русскому крестьянству ни славы, ни богатств, ни свободы. До освобождения крестьян - спасителей Отечества - оставалось почти полвека.

Провинциальное купечество

К началу XIX в. купечество представляло собой социальный слой, занимавшийся главным образом торговлей, а также предпринимательством в области промышленности, сельскохозяйственного производства, других отраслей народного хозяйства. Жалованная грамота городам 1785 г. определила сословные права и привилегии купечества. Купечество было освобождено от подушной подати, телесных наказаний, от рекрутской повинности. Купцы имели право свободного передвижения - так называемая "паспортная льгота". Для поощрения купцов было введено почетное гражданство. Сословный статус купца определял имущественный ценз.

Военная компания 1812 года не затронула нашего края. Мирная жизнь городов и сел как бы и не нарушалась.

В уездном Липецке, в котором по «докладу» городской думы от 1 февраля 1812 года «жительствовало» 46 семейств купцов третьей гильдии (263 человека), 536 семейств мещан (1293 человека).

Описание города Липецка начала XIX можно найти у Н. Кугушева, посетившего курорт Липецких минеральных вод в 1804.

Город тогда, по его словам, представлял собой «большое село, украшенное пятью церквами, из коих три каменные: улицы узки и кривы и не вымощены. Обывательские дома низки, и почти все вообще крыты соломой. В середине городка 60 ветхих лавок составляют Липецкий гостиный двор».

Липецкие купцы торговали разными товарами: чаем, сахаром, сукнами, шелковыми бумажными товарами, медом, маслом, солью, дегтем, кожами, стеклянной и деревянною посудою, веревками и другими разными мелочными вещами, которые закупали на проходившей в г. Лебедяни ярмарке, а некоторые купцы торговали рогатой скотиною, которую закупали в малороссийских городах и отправляли в Москву и Санкт-Петербург. Липецкое купечество, как и должно ему, хлопотало о своей выгоде, стремясь максимально увеличить барыши. Именно в 1812 году Липецкая городская дума обратилась к губернатору с просьбой «перевести из г. Лебедяни в Липецк ярмарки Троицкую и Покровскую, для увеличения доходов и улучшения г. Липецка, так как к здешним минеральным водам бывает большое стечение российского дворянства, что положительно сказывается на городской торговле».

Но когда вся Россия всколыхнулась, чтобы противостоять нашествию французов, липецкие купцы не остались в стороне. [архивный материал] Жители Липецка собрали по «подписке» на пожертвования для русской армии, объявленной 25 июня 1812 года тамбовским губернатором П. А. Ниловым, огромную по тем временам сумму – 6515 руб. На эти деньги можно было обмундировать и снабдить полной амуницией пехотный полк.

Мещане, купцы несли деньги «для подъема воинских тягостей» - для закупки повозок и волов, продовольствия. Усманцы пожертвовали для снабжения русской армии 3660 рублей. Данковский городничий 25 августа 1812 года доносил Рязанскому губернатору, что на воееные нужды от церквей поступило 679 руб. 12 коп., от духовенства – 451 руб. 31,5 коп.

Данков, Лебедянь, Липецк в то время были маленьким уездными городишками, хаотично застроенными деревянными домами.

Самым крупным городом конца в XVIII веке на территории нашего края был г.Елец. Население Ельца в первой четверти XIX века составляло 32 тыс. человек. Елец был городом купеческим. «Городок Елец – где наживы ждал ростовщик купец», - так писала о прошлом Ельца М. Алигер.

К тому времени в Ельце складываются купеческие династии Валуйских, Кожуховых, Калабиных, Криворотовых, Парамоновых, Ростовцевых, Петровых. Количество лиц купеческого сословия в Ельце было в несколько раз больше, чем в других городах нашего края. Большинство елецких купцов занималось хлебной торговлей. В одном из изданий того времени писали: «Елец издавна завладел торговлей хлебом, в особенности пшеничной и крупчатой мукой. Губернии Саратовская, Воронежская, Тамбовская, Курская и Харьковская шлют ему сотни подвод с пшеницею». На многочисленных мельницах, устроенных на реках Сосна, Воргол и Ельчик пшеница перерабатывалась в муку, отличающуюся «особой белизною и добротою», известной и в России, и за границей под названием «Елецкая». По дорогам от Ельца к Москве, Рязани и другим городам тянулись вереницы подвод, груженных хлебом, салом, мылом, воском, кожами, сукном, полотняными тканями и кружевами.

Нам практически неизвестно такое явление, как купеческая семья, Семьяпотому что отечественная историография, подробно изучая общие проблемы социально-экономической жизни русского общества, не исследовала непосредственного представителя купеческого сословия.

В результате из нашего знания выпал громадный пласт русской жизни – купеческая семья – с вопросами о её составе, быте, укладе, воспитании и образовании, но мы попытаемся представить, как жили купцы в начале XIX века.

Главной особенностью купеческих семей являлась патриархальность семейных отношений: «Родительская власть в то время изрекала безапелляционные решения. Глава семьи пользовался неограниченным деспотизмом. С малых лет дети воспитывались в строгом повиновении старшим». Женщина находилась в зависимом от мужчины положении.

Вся купеческая семья, в отличие от дворянской, вставала обычно с рассветом – «очень рано часа в 4 ч, зимой – в 6 ч.». После чая и довольно плотного завтрака хозяин семьи и помогавшие ему взрослые сыновья уходили в торг; в среде мелких торговцев вместе с главой семьи в лавке или на базаре нередко хлопотала жена. Многие купцы видели в жене «умную подругу», чей совет дорог. купчихаЗажиточное купечество могло себе позволить содержать целый штат домашних помощниц. Купчихи были и сами, как правило, обременены массой повседневных обязанностей. Между тем их дочери вели праздный образ жизни. Его отличали монотонность и скука, особенно в провинциальной глуши.

В 1838 году в Эслингене была издана, а в 1912 году переиздана в Лейпциге книга неизвестного вюртембергского офицера «Поход 1812 года». Автор образно описывает свои впечатления о русских городах, быте и нравах русского народа. Есть в этом редкостном издании и упоминания о нашем крае.

«21 ноября 1813 года мы достигли города Ельца на реке Сосне. Русские праздновали один из своих праздников. Тут перед нами предстало одно зрелище, привлекшее всеобщее внимание. Перед большим домом на элегантных креслах сидели, невзирая на значительные холода, молодые русские женщины в самых лучших нарядах, перед ногами лежали пестровытканные ковры. Каждая из этих девушек была так чрезмерно украшена, что походила скорее на раскрашенную куклу, чем на человеческий образ. Они сидели неподвижно, как статуи, и казалось, с большой охотой позволяли любопытным разглядывать себя...» Мнения пленных о причинах такого импозантного явления сначала разделились. Сладострастные французы подумали, что это «веселые девочки», и стали приставать к ним с приятными словами и шутливыми непристойностями в надежде, что красотки примут их излияния восторга. Однако, как признает автор, скоро они поняли, «...что в старой России в городах долго существовал обычай, по которому каждая девушка горожанка в эти праздничные дни показывалась публике во всем великолепии, чтобы доказать, что она готова к замужеству. На самом деле было трудно без близкого знакомства выбирать, так как девушки из-за чрезмерно насаженных румян и белил были похожи друг на друга, как лакированные деревянные куклы».

Редкая из купеческих дочек была хорошо обучена грамоте и интересовалась литературой. Самым распространенным женским досугом в купеческих семьях было рукоделие. Чаще всего вышивали, плели кружева, вязали крючком и на спицах. Характер рукоделия и его практическое значение определялось материальными возможностями семьи: девушки из бедного и среднего купечества сами себе готовили приданое; для богатых рукоделие было развлечением.

С работой сочетали беседу, для которой сходились специально: летом – у дома, в саду, зимой – в гостиной, а у кого её не было – на кухне. Главными темами бесед у купеческих дочек и их мамаш были не новинки литературы и искусства (как у дворянок), а житейские новости – достоинства тех или иных женихов, приданое, моды, события в городе. Старшее поколение, в том числе матери семейств, развлекалось игрой в карты и лото.

Особое место в проведении купеческого досуга занимали совместные кабактрапезы: в трактирах – у мелкого и среднего купечества, в ресторанах – у богатого. Трактир для купца – это не только место, где можно хорошо поесть и выпить (хотя культ гастрономии в этой среде был тоже высок). Дело в том, что, как справедливо отмечает Н. В. Давыдов: «За едой и выпивкой, а то и за чаепитием вершились крупные дела и сделки, главным образом по коммерческой части».

Несколько зарисовок подобных чаепитий оставил нам Е. Марков в своей повести «Барчуки». Одно из чаепитий происходит прямо на улице: «Торгаш, примостив над собой какое-то веретье, наслаждается послеобеденным чайком с хозяйкой своей.

Оба сидят чинно, по – образованному, в укор мужичью: он – в нанковом синем сюртуке, она – в капоте и чепчике с розовыми ленточками, маленький перст грациозно отставлен у ней от блюдечка, и она, с должным благоприличием сама наливает мужу чай из чугунчика».

Купеческий Елец – был городом церквей и кабаков, нищеты и роскоши, кулачных боев,Бои купеческих кутежей, бескультурья и неграмотности.

Нравы в городе были дикие. Купец или барин едет по улице, за ним человек сто челяди. Не понравится встречный простолюдин – прикажет выпороть. Жаловаться было некому.Замкнутость была отличительной чертой жизни купеческой семьи. Собственный дом занимал особое место в жизни купечества. Для владельца он был не просто жилищем, а символом богатства и даже мерилом общественного положения. Среди горожан престиж владения каменным домом был чрезвычайно высок и свидетельствовал о финансовом благополучии его владельца. Поэтому состоятельные купцы имели, как правило, каменные, чаще всего, двухэтажные особняки, находившееся часто на главных городских улицах. Купеческие дома были многокомнатными. На первом этаже обычно располагались кладовая, кухня, сени, помещение для прислуги, иногда несколько жилых комнат. На втором этаже проживал хозяин с семьей.

Если в начале XVIII века в городе почти не было каменных зданий, то к концу века их насчитывалось уже более 100.

Богатые елецкие купцы создавали архитектурные ансамбли, состоящие из жилого дома с помещениями для работников, лавок, складов, сараев, конюшен и других хозяйственных построек. Такая купеческая усадьба обносилась каменной стеной, охватывая целый квартал. Против старой каменной соборной церкви во второй половине XVIII века были построены гостиные, или «красные» ряды, имевшие форму буквы «П».

Ельчане вместе со всем русским народом в Отечественной войне 1812 г. принимали участие и . Они героически сражались под Смоленском, на Бородинском поле, под Малоярославцем, участвовали в заграничном походе русской армии, в «битве народов» под Лейпцигом, отличились при взятии Парижа. За подвиги в этой войне 253 ельчанина, в том числе 85 женщин, были награждены орденами и медалями.

В войне 1812 г. ельчане не только непосредственно участвовали в боях, но и оказывали большую помощь армии путем различных пожертвований. Ими было отправлено денег 222480 руб., 9113 пудов сухарей, 3280 пар сапог, 6852 пары лаптей, более 20 тыс. пудов овса, 3,3 тыс. полушубков.

Представители знаменитого Елецкого купеческого рода Валуйских, известные мастера кожевенного и пожарного дела, внесли свою лепту. Полушубки и сапоги с кожевенного завода Валуйских спасли от стужи солдат в Отечественную войну 1812 г.

Жители Лебедяни тоже не оставались в стороне от общего дела защиты Отечества. Они собрали средства на снаряжение и обмундирование ополчения. Поступило от них много хлеба, лошадей и разных товаров – всего на сумму 12477 рублей. По тому времени это была значительная сумма. Причем каждый лебедянский купец вносил на это дело в среднем от 40 до 65 рублей.

В 1815 г. в Лебедяни числилось 348 жителей мужского и женского пола, принадлежащих к купеческому сословию, 52 торговые лавки, винный магазин, 6 питейных домов. Из промышленных предприятий в городе существовали 4 салотопенных завода, вытапливавшие ежегодно до 1500 пудов сала, находившего отличный сбыт во время ярмарок; 2 пивоваренных завода, получавших 12 тыс. ведер пива, которое поставлялось не только в питейные дома и трактиры Лебедяни, но и соседнего Данкова; 2 кирпичных завода, производившие в год до 100 тыс. штук кирпича.

Торговая жизнь Лебедяни начала XIX века описывалась так: «Здешние купцы и мещане производят торг шелковыми, бумажными и шерстяными материями, сукнами, сахаром, часть – Ярмаркавиноградными винами, серебряными вещами и разными изделиями, товары получают во время ярмарок от приезжающих купцов.Торги бывают каждую неделю по пятницам, на которые крестьяне из ближних селений привозят разный хлеб и овощи. Некоторые купцы и мещане отъезжают в Малороссию и в казачьи местечки, где закупают разный рогатый скот, рыбу, мед, воск, сало, пеньку, шерсть и кожи, отвозят все это на продажу в города: Москву, Тулу, Калугу. Вообще же жители городские наибольше получают дохода от постояльцев во время ярмарок. Из ремесленников находятся здесь: портные, столяра, сапожники, печники и кузнецы. В сем городе ежегодно бывают ярмарки и продолжаются: Богоявленская – одну неделю, Троицкая, Покровская – по две недели, Преображенская – 3 дня. На сии ярмарки приезжают из разных мест многие помещики, купцы, мещане, а из отдаленных городов – греки, армяне, персияне, татары, калмыки, евреи, малороссийские и донские казаки».

В первой половине XIX века лебедянские ярмарки переживали пору расцвета. В среднем ежегодно сюда съезжались 25 тыс. человек. Для местных жителей ярмарка была поводом продемонстрировать не только товары. «Купечеству эта ярмарка – праздник: и жены, и дочери их, разодетые в шелк и бархат, в жемчуга и брильянты, сидят у входа в лавки и вереницей снуют взад – вперед по ярмарке, высматривая себе женихов». Кроме обычных товаров на Лебедянской ярмарке можно было встретить ковры из Бухары, чай и текстиль из Китая, сибирские меха. Особенно славилась Лебедянь крупной торговлей лошадьми. Именно здесь ремонтеры закупали лошадей для отечественной кавалерии.

Надо отметить, что порой вместо нужных в походе предметов люди в качестве пожертвований приносили вещи, которые просто захламляли обозы. Так лебедянцы, помимо денег, муки и др. успели «пожертвовать» ружье без шомпола, саблю и пистолеты неизвестного года выпуска.

В связи с этим Министерством полиции было издано циркулярное письмо, в котором говорилось, что «разнообразие предметов, на которые упадал выбор приносителей, много убавляло достоинство оных». Но это не умаляет значение того патриотического подъема, который охватил все слои населения нашего края.

Мысль об ответственности богатства всё более утверждалась в сознании русских купцов, которые жертвовали огромные по тем временам суммы на военные нужды.

Дворянские усадьбы Липецкого края и их обитатели

Бытовые традиции составляют часто не замечаемую
современниками историю повседневности, но именно эта
история позволяет прикоснуться, почувствовать дух
эпохи, ощутить связь поколений и живую
сопричастность истории Отечества.

Дворянские усадьбы – богатые и бедные - были разбросаны по всей территории нынешней Липецкой области. Бедные дворяне жили в своих усадьбах безвыездно, богатые же усадьбы, как правило, оживали только летом, когда хозяева приезжали из городов на вольный деревенский воздух.

Как же протекала жизнь в этих провинциальных усадьбах в начале XIX века? Жизнь и быт дворян в усадьбах начала XIX века мы можем легко себе представить, потому что он бы воссоздан в лучших произведениях русской классической литературы. Вспомните «Дубровского» А. Пушкина или некоторые сцены из «Войны и мира» Льва Толстого!

Но надо сказать, что жизнь дворян, владевших сотней и более крестьянских душ, и жизнь дворян, во владении которых было несколько крепостных крестьян, кардинально разнились.

«Недостаточные помещики» жили в домах, мало отличавшихся от крестьянских изб, трудились на полях наравне со своими крестьянами, дети их редко знали грамоту, так как нанять учителей или отправить в учебное заведение – денег не было, а самим родителям некогда было учить своих чад.

Вот описание жизни мелких помещиков из книги Д. Благово «Рассказы бабушки»: «Верстах в 20 от нас жило семейство Бершовых... Состояньице у них было очень небольшое, и барыня сама хаживала со своими домашними на работы. «Вот, матушка, - рассказывала она мне, - как мак-то подоспеет, засучим мы свои подолы, подвяжем и пойдем мак отряхать: я иду впереди, а за мной по бокам мои девки и живо всю десятину отхватаем».

Жизнь же богатых землевладельцев была полна праздности. Лучше всего описал это в своем «Послании в деревню» П. А. Вяземский:

И жизнь твоя течет как светлый ручеек,
Бегущий по лугам, как легкий ветерок...
Беспечность – твой удел! Стократ она милей
И пышности владык и блеску богачей!

В книге «Картины русского быта в старину. Из записок Н. В. Сушкова», изданной в 1852 году, так описывается день помещика: «...утром чай, потом завтрак, краткое отдохновение, перед обедом закуска. После обеда глава семейства отдыхал два часа, потом подавался кофе и лакомства; позже – чай и полдник, наконец, ужин и продолжительный сон. В промежутках этих занятий барин принимал буфетчика с запиской о произведенных вчера расходах, а вечером староста отдавал отчет о полевых работах и получал приказания и распоряжения на следующий день. Для разнообразия в течение дня предпринимались объезды полей, катанья на лошадях...».

П. И. Бартенев, знаменитый архивист, историк, наш земляк, вспоминая детство, так описывает хлопоты своей матушки в имении в Королевщино. «У дома был сад со всякой овощью и множеством яблок. ... По субботам матушка обычно осматривала всю нашу обширную усадьбу, начиная с кухни и людской, бани, большого погреба, ветчинной, конюшни, сарая».

Однообразный сельский день нарушался приездом гостей. Прием гостей был праздником. Вне зависимости от достатка русское провинциальное дворянство отличалось хлебосольством и гостеприимством, «каждый считал своей обязанностью собирать к себе соседей».

Особой формой застолья были званые обеды, когда гости съезжались к назначенному часу, но за стол садились не сразу. Перед обедом хозяева предлагали гостям легкую закуску и напитки, затем все гости приглашались к столу. За столом гости рассаживались и обслуживались соответственно чинам и знатности.

«И за столом у них гостям 
Носили блюда по чинам», - пишет А. С. Пушкин об обедах у Лариных.

Богатые дворяне устраивали балы. В домах имелись специальные бальные залы с высокими Залпотолками, просторные, чтобы гости могли танцевать вальсы, полонезы, мазурку.

Бал имел свои правила, свою последовательность танцев и свой этикет. Обязательной принадлежностью бала был оркестр или ансамбль музыкантов. Танцы под фортепьяно балом не считались. Бал всегда заканчивался ужином и очень часто включал дополнительные, кроме танцев, развлечения: небольшой концерт специально приглашенных артистов или любителей - певцов и музыкантов - из числа гостей, живые картины и даже любительский спектакль.

По сложившейся в России традиции не принято было устраивать балы, как и другие многолюдные развлечения, в период больших постов, особенно Великого поста, а также во время траура.

Наиболее веселыми и непринужденными бывали обычно балы семейные. Их приурочивали к семейным праздникам, приглашали родню и близких знакомых, как правило несколько десятков человек.

В городах, в частности, в уездном Липецке, давались общественные балы. Обычно круг участников таких балов был широким и пестрым: чиновники, военные, помещики, учителя и пр. Средства на такие балы собирались по подписке (в складчину), либо на них продавали билеты, которые мог купить каждый желающий. Общественные балы устраивались не только дворянством, но и купечеством, ремесленниками, художниками и артистами.

На липецком курорте балы устраивались чуть ли не еженедельно. Нужно отметить, что КурортЛипецкий курорт накануне войны 1812 года имел огромную популярность среди столичного и московского дворянства. Сюда съезжалась знать из столиц и губернских городов. Город благоустраивался, широкие и прямые улицы, парки, необычный природный ландшафт привлекали сюда отдыхающих. К услугам отдыхающих был курзал, в котором устраивались концерты, балы и спектакли. Отдыхающие гуляли в саду, где играл оркестр, работали кофейня и ресторан. Жизнь на курорте описана в пьесе князя Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды». Один из персонажей этой комедии произносит фразу «Ах, Липецк – рай земной!»

Из книги кн. Кугушева «Мой курс в Липецке», вышедшей в Москве в 1804 г., мы узнаем: «Липецк можно назвать хранителем прекрасных вод и местом веселости и богатств. Сегодня на Дворянской улице, по которой я часто прохаживаюсь и любуюсь вновь отстроенными домиками, попадается навстречу несколько дам и кавалеров, галопирующих на прекрасных лошадях. Узнаю княжен Г. и Щ. Вряд ли кто подумал бы, что княжны будут лучшее время года жить в таком городе, где ничего нет, кроме соломы и грязных улиц...»

Одно время градоначальником Липецка был Петр Тимофеевич Бурцев. Его сын Алексей Петрович Бурцев прославился своей храбростью на войне 1812 года. Ему Денис Давыдов посвятил стихотворение, начинающееся такими строками:

Бурцов, ера, забияка,
Собутыльник дорогой!»

А князь Вяземский о нем же написал:

«О Бурцов, Бурцов! честь гусаров,
По сердцу Вакха человек!
Ты не поморщился вовек
Ни с блеска сабельных ударов,
Светящих над твоим челом,
Ни с разогретого арака,
Желтеющего за стеклом
При дымном пламени бивака».

Согласно семейным воспоминаниям, Алексей Петрович отличался необузданным нравом и склонностью к рискованным шуткам. Говорят, что однажды въехал он на коне в жилые покои своих родителей с требованием денег. Этот случай стал анекдотом и его пересказывали на все лады. Наш краевед В. Елисеев приводит такую интерпретацию этого случая: «На одной из пирушек зашел спор: Бурцов клялся въехать на коне на второй этаж здания градоначальства, а в случае неудачи обещал поставить дюжину бутылок «Клико» или “Шампанского”» .* Но тот же необузданный нрав позволял А.П. Бурцеву показывать чудеса храбрости на полях сражений.

В связи с рассказом об А. П. Бурцеве, хочется упомянуть ещё об одном типаже русского дворянина начала XIX века – о дуэлянте, задире, игроке. Ярким примером такого типа является граф Федор Иванович Толстой. Ф. И. Толстой не имеет прямого отношения к нашему краю (кроме того, что пригласил погостить в свое имение пленных французских офицеров, содержавшихся в Лебедяни), но личность это была столь неординарная, что нельзя обойти его вниманием.

Дуэли как способ защиты чести, были достаточно распространены в дворянской среде (вспомним опять-таки Пушкина - «Выстрел», «Евгений Онегин»). Но была особая категория дуэлянтов, которые находили в поединках развлечение. Одним из самых известных бретеров (так называли дуэльных задир) того времени и был упоминаемый нами граф Ф. И. Толстой.

Удаль, в чем бы она ни выражалась, поощрялась в ту эпоху. Рискованные и нередко предосудительные поступки делались ради шутки, для выигрыша пари или просто для собственного удовольствия.

Такого рода удаль вполне соответствовала характеру Федора Ивановича. Его проказы, дуэли, крупная, нередко недобросовестная игра в карты, его шутки сомнительного достоинства, нарушение дисциплины и т.п. привлекали к себе всеобщее внимание, поэтому образ Ф. И. Толстого дошел до нас в описаниях многих его современников. Например, А. И. Грибоедов оставил такие строки:

«...Ночной разбойник, дуэлист
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку не чист...»

За многочисленные проказы и дуэли Ф. Толстого и ссаживали с корабля на диком острове, и неоднократно увольняли со службы, но он не унимался. Однако, когда Родина оказалась в опасности, граф Толстой стал в ряды ее защитников и опять начал службу в чине рядового. Проявляя чудеса героизма, прошел от Бородинского поля до Парижа и закончил войну подполковником с орденом Георгия 4-й степени. И это было вполне типично для дворянства той героической эпохи.

Когда в июне 1812 года до отдыхавших на местных водах дворян дошла весть о войне, многие из офицеров отправились с курорта прямо в действующую армию. А при курорте был организован госпиталь, куда доставляли на лечение раненых.

Многие из дворян, имевших поместья на территории современной Липецкой области, в 1812 году покинули свои имения, чтобы вступить в ряды действующей армии.

Чудесные дворянские усадьбы временно опустели и затихли. Жизнь в них едва теплилась: не было званых обедов, балов, веселых вечеринок и молодых проказ... Дворянские гнезда ждали своих птенцов, улетевших на грозную войну.

В усадьбе Баловнево, что «лежит в 7 верстах от уездного города Данкова, Рязанской губернии», ждали, когда с войны придет сын хозяина усадьбы Матвея Васильевича Муромцева – Матвей Матвеевич. Матвей Матвеевич (1788-?) - генерал-майор, участник Отечественной войны 1812 г., рязанский губернский и данковский уездый предводитель дворянства - сражался в армии Барклая-де-Толли в должности адъютанта начальника штаба армии генерала А. П. Ермолова, который ласково называл его «адьютантом-стрелой». В сражении под Смоленском Матвей Матвеевич был ранен, вернулся в родовое имение и лечился там до апреля 1813 года, затем участвовал в заграничном походе и дошел до Парижа. В битве под Кульмом он был тяжело ранен в голову, за что получил Кульмский крест. Вместе с ним храбро сражались два его брата Александр и Петр.

В мае 1816 г. Матвей Матвеевич женился на Варваре Гавриловне Бибиковой и вышел в отставку в чине полковника. Два года он исправно хозяйствовал в Баловнево, где Муромцевы жили «роскошно и в свое удовольствие, по старине». «Соседей у нас было много и гости всегда приезжали, - вспоминал М. М. Муромцев. – В Данковском уезде было шесть охот с гончими и борзыми. По обычаю лето мы жили в деревне, а зиму в Москве, где у нас были в Немецкой слободе каменный и деревянный дома.

Из воспоминаний Е. И. Бибиковой-Раевской «Хроники села Баловнево от 1770 года до 1890 года» мы узнаем, что во время военной службы Матвей Матвеевич близко сошелся с Дмитрием Федоровичем Ошаниным, данковским помещиком. Однако мирная жизнь развела их, и они не виделись более 20 лет.

«Кто-то в доме Ошанина в разговоре при нем упомянул, что Муромцев, в то время губернский предводитель дворянства в Рязани, берет взятки. Старик Ошанин вспылил, вскочил со стула и чуть не дал пощечину неосторожному рассказчику» .*Благородный старик пустился в путешествие в Рязань, чтобы повидаться со своим старым другом и опровергнуть навет. Но действительность оказалось печальной: когда-то храбрый воин не устоял перед соблазном взяточничества.

Как бы то ни было, сегодня мы с благодарностью вспоминаем Матвея Матвеевича Муромцева не только за его заслуги в войне 1812 года, но и за то, что на его средства была построена одна из самых знаменитых и красивых в Липецкой области церквей - Владимирская церковь в селе Баловнево (по ряду признаков храм причисляют к кругу предполагаемых построек В. И. Баженова, который вполне мог быть автором проекта).

Имение Муромцевых отличалось не только благоустройством, но и правильным ведением хозяйства. Оно было одним из лучших в округе.

Среди немногочисленных «деловых» усадеб того времени можно назвать имение князей Васильчиковых Трубетчино (ныне Добровский район Липецкой области).

В первой половине XIX в. усадьба Трубетчино принадлежала князю Иллариону Васильевичу Васильчикову (1775/77-1847) - прославленному кавалерийскому генералу, шефу Ахтырского гусарского полка, герою Отечественной войны 1812 г., участнику Бородинского сражения и заграничных походов. После войны И. В. Васильчиков занимал ряд высоких военных и государственных постов, а в 1838-1847 гг. являлся председателем Государственного совета и Комитета министров. Его жена – Татьяна Васильевна Пашкова (1793-1875) – дочь прежнего владельца усадьбы официально предоставила супругу право самостоятельно заниматься хозяйственной деятельностью в имении.

Именно Илларион Васильевич положил начало превращению типичной провинциальной усадьбы в высокодоходное имение. В 1839 г. им был устроен огневой сахарный завод. Согласно документам в Трубетчино действовал конезавод князя И. В. Васильчикова, основанный в 1814 г.

На средства князя Иллариона Васильевича Васильчикова в 1838 г. был построен Храм Спаса Нерукотворного Образа.

Но до наших дней от усадьбы сохранились одноэтажный флигель усадебного дома, стены от каре конного двора, амбар.

В середине XIX века село Спешнево (Подлесное) Данковского уезда было известно многим сельским хозяевам России. Здесь жил и трудился большой знаток сельского хозяйства, один из главных в то время в России специалистов свеклосахарного производства Николай Петрович Шишков (1791?-1869).

Войну 1812 г. он встретил в армии офицером – кирасиром. Ему довелось участвовать в Бородинском сражении, в самых горячих битвах за Шевардинский редут и Семеновские флеши. После контузии и лечения он смог вернуться в строй в начале января 1813 г., когда русская армия находилась за границей. Участвуя во многих боях с наполеоновскими войсками, Н.Шишков прошел с армией до Парижа. Награжден (20.2.1814) золотой шпагой с надписью «За храбрость». В начале 1817 г. вышел в отставку, и поселился в своем имении в с. Спешнево.

Ему досталось в наследство разоренное хозяйство с «69 крестьянами мужского пола, 63 тысячами долга на имение, с полуразрушенным, деревянным, огромным домом, где ни одной печки нельзя было затопить, не подвергаясь пожару, где в рамах стекла были перебиты и двери не затворялись».

Имение пришлось поднимать в течение полувека, чтобы сделать его образцовым.

Шишков построил и запустил в Спешнево небольшой сахарный завод – один из первых в нашем крае. В этом маленьком сельце впервые испытаны и введены в практику производства многие важнейшие элементы современной технологии производства сахара.

В 1847 г. Николай Петрович основал Лебедянское общество сельского хозяйства и стал его президентом. Благодаря его стараниям ежегодно выпускались «Записки Лебедянского общества сельского хозяйства» - первый сельскохозяйственный журнал в нашем крае. Вся жизнь Шишкова была заполнена непрерывным трудом.

В селе Спешнево он прожил около пятидесяти лет, уезжая в Москву только на зиму. В марте 1869 г. Н. П. Шишков скончался и был похоронен в своем любимом Спешнево, с которым были связаны лучшие годы его творческой деятельности.

Сегодня село Спешнево, славившееся некогда по всей России своим образцовым хозяйством, заброшено, и почти ничто не напоминает о разумной и деятельной жизни, которая когда-то шла здесь.

И только церковь Знаменская, перестроенная в 1851-1853 гг. на средства, выделенные Н. П. Шишковым, осталась в наследство от тех времен.

Уникальный усадебный комплекс раскинулся на высоком берегу р. Дон вдоль склона глубокого оврага в селе Полибино (в XIX в. село Сторожевое Данковского уезда Рязанской губернии). Впервые о селе упоминается в переписных книгах Данковского уезда в 1676 г. Новую страницу в историю села вписали владельцы Нечаевы.

Степан Дмитриевич Нечаев (1792-1860) был личностью интересной. В боевых действиях в войне 1812 года Степан Дмитриевич участвовать не мог, т. к. был хромым с детства. Во время войны 1812 года он выполнял важное государственное задание: формировал ополчение в Арзамасе и Владимире. Степан Дмитриевич занимался стихотворчеством. Среди его стихотворных произведений есть патриотические стихи: «Стихи на выступление в поход новоустроенных во Владимире полков 26 августа 1812». Неподдельный пафос, единение нации во имя спасения Родины звучат в стихах нашего земляка.

Степан Дмитриевич Нечаев вместе с сыном построил в Полибино оригинальный усадебный комплекс с дворцом в стиле знаменитого итальянского архитектора Растрелли, посадил обширный парк. Ансамбль усадебного дома представляет значительную историко-художественную ценность как образец усадебного строительства высокого классицизма. Но главная достопримечательность усадьбы – водонапорная башня высотой 45 метров с резервуаром для воды на 9500 ведер, которая сконструирована по проекту выдающегося инженера В. Г. Шухова.

Будучи ревностным любителем наук и просвещения, С. Д. Нечаев создал в усадьбе первый музей истории Куликовской битвы. Усадьба стала местом встреч лучших людей России. Здесь в разное время бывали А. Грибоедов, Л. Н. Толстой, К. Д. Бальмонт, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, В. Г. Шухов.

Село Скорняково Задонского района — место во многих отношениях особенное. Его притягательная сила определяется удивительным природным ландшафтом, богатой историей. На сельской территории располагается построенное в XIX веке имение выдающегося отечественного военачальника и путешественника Николая Муравьева-Карского.

В усадьбу входили главный дом, церковь Михаила Архангела, деревянный флигель, конюшни, хозяйственные строения.

Николай Муравьёв увидел Задонск ранней осенью 1816 г. по пути на Кавказ. Не мог тогда предположить 22-летний офицер, что ему судьбой уготовано закончить жизнь в Задонском уезде.

Во время Отечественной войны 1812 г. Николай Николаевич служил при штабе М. И. Кутузова, который давал ему самые сложные поручения.

Муравьёв участвовал в Бородинском, а позже в Тарутинском сражениях, а также в боях под Вязьмой и на Березине. В армии Николай Муравьёв познакомился с генералом Алексеем Петровичем Ермоловым. В начале 1813 года русская армия погнала французов на запад. Н.Н. Муравьёв участвовал в ряде баталий. За боевые заслуги в сражении при Кульме он был произведён в подпоручики и награждён орденом Владимира 4-ой степени. За его успешные действия в сражении под Лейпцигом Н.Н. Муравьёв был произведён в поручики, и вскоре он получил Анненские кресты 3-ей и 2-ой степени и австрийский орден Леопольда.

Н. Н. Муравьев всегда отличался либеральными взглядами. Еще в 1811 году вместе со своим братом Александром и прапорщиком Иваном Григорьевичем Бурцовым, с которым они вместе служили в гвардейском штабе, создали новую политическую организацию – “Священную артель”, явившуюся колыбелью тайных обществ декабристов – “Союза спасения” и “Союза благоденствия”.

Когда в 1837 году свободолюбивые взгляды Н. Н. Муравьева вошли в противоречие с взглядами императора Николая I, он подвергся опале: был лишён звания генерал-адъютанта и удалён со службы. Вскоре после этого Муравьев с семьей переехал в имение своей супруги Наталии Григорьевны Чернышовой - Скорняково Задонского уезда Воронежской губернии. Он активно занимался благоустройством усадьбы. Почти двадцать лет своей жизни Муравьев провел в селе Скорняково. Это стало известно благодаря нашему земляку – писателю Н. Задонскому. В задонском имении он помогает крестьянам во время засухи, покупает для их семей лошадей и коров, вводит оплату за барщину и за работу на фабрике. Муравьев хлопочет об освобождении крестьян от крепостной зависимости.

В 1854 г. с началом Крымской войны Н. Н. Муравьева назначают наместником царя на Кавказе. После взятия штурмом русскими войсками турецкой крепости Карс Н. Н. Муравьев получает почетную приставку к фамилии Карский. После заключения мира главнокомандующий подает в отставку и уезжает в имение Скорняково.

Осенью 1866 г. Н. Н. Муравьев простудился и 23 октября скончался. В завещании содержалась просьба к родственникам похоронить его в задонском Богородицком монастыре. В 1866 году в Архангельской церкви прошло отпевание Н.Н. Муравьёва-Карского, после чего его тело было перенесено в Задонск, где и было погребено у алтаря Владимирского храма Задонского Рождество-Богородицкого мужского монастыря. Там можно увидеть скромное гранитное надгробие с эпитафией. На камне начертано: «Николай Николаевич Муравьёв... Начал военное поприще Отечественной войной 1812 г., кончил под Карсом в 1856 г...».

Новочеркутино (Салтыки) — древнее село Липецкого края в самом центре Добринских земель связано с именем князей Голицыных. В начале девятнадцатого столетия селом владела Елена Александровна Салтыкова, супруга князя Н. Б. Голицына, тетка жены поэта А. Дельвига. Согласно данным Тамбовского госархива, Елене Александровне принадлежало 12 тысяч десятин чернозема и 1090 душ. Умерла супруга князя рано, оставив наследником всех богатств своего малолетнего сына Юрия, а опекуном стал отец – Голицын-старший.

Судьба Николая Борисовича Голицына (1794-1866) была необычна. Получивший прекрасное домашнее образование юный Голицын в 1810 г. поступает на военную службу гвардейцем Конной артиллерии. Но военная служба не прельщала, и он вышел в отставку. Однако судьба распорядилась по-своему.

В 1812 г Голицын возвращается в действующую армию в качестве адъютанта командующего 2-ой армией Багратиона. Во многих переделках побывал молодой офицер Киевского драгунского полка. До сих пор в Государственном Эрмитаже хранится шпага с золоченым эфесом и надписью «За храбрость», врученная Голицыну. В его военной биографии – сражение при Бородино, бои под Малоярославцем, Тарутино, Вязьмой, вступление в Париж. Грудь его украшали многие российские ордена. В 1825 г. он – подполковник, а с 1826 – Николай Борисович служит дежурным офицером при наместниках и командующих войсками Кавказского корпуса – при Ермолове, который хорошо его знал, а затем и при Паскевиче. В 1832 г. Голицын получает долгожданную отставку и в чине коллежского советника в течение трех лет служит в министерстве финансов.

Но не только ратными заслугами перед Отечеством прославился он. Голицын был одним из образованнейших людей своего времени. В истории русской культуры он известен как виолончелист, музыкальный критик, переводчик русской поэзии на французский язык, драматург, военный мемуарист. Его исполнительское мастерство по достоинству оценили Даргомыжский и Глинка. Дружил он с А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским, В. Одоевским, П. Вяземским.

Неоднократно приходилось бывать князю в уездном городе Усмани, в губернском Тамбове, но всегда он стремился в милые для его сердца Салтыки. В Новочеркутино (Салтыках) Николай Борисович построил концертный зал и вместе с сыном Юрием обучал крепостных хоровому и сольному пению, игре на музыкальных инструментах.

Когда сын достиг совершеннолетия, Николай Борисович ввел его во владение имением покойной жены, а сам покинул Тамбовщину и поселился в своем имении – с. Богородицкое Новооскольского уезда Курской губернии (ныне Белгородская область). Там он прожил остаток лет.

На границе Рязанской и Липецкой областей сохранилось родовое имение «Рязанка», в котором родился и вырос П. П. Семенов-Тян-Шанский.

Многие Семеновы были военными, некоторые занимали высокие должности в правительстве. О великом путешественнике, нашем земляке – Петре Петровиче Семенове- Тян-Шанском известно много, а вот о предках его мы знаем очень мало. И напрасно.

Петр Николаевич Семенов (1791 - 1832)– отец Петра Петровича - был военным. Он получил прекрасное домашнее образование, а затем отправился в Москву, где учился в привилегированном университетском пансионе. Из Москвы он перебрался в Петербург, где по традиции и по совету отца весной 1809 г. поступил прапорщиком в лейб-гвардии Измалковский полк. 11 февраля 1811 г. он уже портупей-прапорщик, а 1 декабря – прапорщик. Будучи человеком одаренным, Петр Николаевич пишет пьесы, стихи, переводит.

В Петербурге он был частым гостем в домах Карамзина, Державина, Шишкова, Дмитриева.

В 1812 г., когда в пределы России вторгся Наполеон, Семенов встал в ряды защитников Отечества. Доблестно сражался в Бородинской битве, кивер его в нескольких местах был продырявлен французскими пулями. Одна пуля угодила даже в бронзовый складень на груди – подарок матери.

Прапорщик получил контузию, но поле боя не покинул. К концу сражения он командовал уже ротой, а за героизм и мужество был удостоен золотой шпаги с надписью «За храбрость». Затем, преследуя врага, участвовал в боях при Тарутино, Березине, под Кульмом. И 20 января 1813 г. ему присваивают чин подпоручика. В одной из неравных схваток Семенов угодил в плен. Вместе с французской армией пленный подпоручик отступил через Саксонию и Лотарингию. Когда русские окружили Париж, он бежал из плена. В столицу Франции во второй раз Петр Николаевич вступил уже вместе с русским войсками. Вернувшись в Россию, он продолжил службу.

В 1821 г. Петр Николаевич женился на Александре Петровне Бланк, имение которой находилось в деревне Петровка, в 8 км от станции Грязи.

В мемуарах Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского про Рязанку говорится следующее: «Но всего более внимания обратил мой отец на неблагоустроенность селения, уже изжитого в течение 30-летнего своего существования. Потемневшие от времени так называемые курные крестьянские избы (без труб) сделались тесными вследствие сильного прироста населения – за время дедовского управления. Селение было просторно перепланировано, новые избы были выстроены из имевшегося в поместье в достаточном количестве хорошего строевого леса. Им была придумана красивая, хотя и однообразная русская архитектура с узорчатой резьбой, благоустроенными печами и дымовыми трубами, новые дворы были выстроены из местного камня, с крышами, красиво крытыми соломой (начесом)».

Затем Петр Николаевич обратил внимание на старую, готовую обрушиться церковь в Урусове. В 1825 г. по его проекту в селе был построен величественный пятиглавый храм из кирпича. План церкви появился под впечатлением от только что построенной церкви Семеновского полка близ вокзала Царскосельской железной дороги в Петербурге.

Много забот Петру Николаевичу доставила постройка новой усадьбы. Выбор пал на противоположную сторону оврага Точилка с открытым видом вдоль реки Рановы.

Вспомнив помещичьи замки Южной Франции, Петр Николаевич решил строить усадьбу по этому образцу.

Это здание и теперь уцелело на краю сохранившегося старинного парка. Только раньше оно было двухэтажным. Нижний этаж был кирпичным, в нем жила прислуга. Затем, по просьбе Александры Петровны, перестроили дом, убрав нижний этаж. А верхний оставили таким же, каким он был – с балконами, двумя мезонинами из 12 комнат. Здание имело 18 аршин в длину и 12 – в ширину. Строилось оно 5 лет. В начале лета 1830 г. в нем поселилась семья Семеновых.

В 1832 г. Петр Николаевич умер от тифа, заразившись от крепостного, за которым ухаживал.

Похоронен он в фамильном склепе около урусовской церкви. Имение Рязанка перешло к его наследникам, среди которых и его сын, будущий знаменитый путешественник, Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. Благодаря его всемирной славе усадьба в Рязанке дожила до наших дней. Сейчас в восстановленном усадебном доме находится музей.

На севере Липецкой области на высоком правом берегу Дона стоит церковь необычной архитектуры. Стрешневская церковь - огромное, полуразрушенное, заброшенное произведение архитектуры, поражающее своим безмолвным смирением. Она была построена в 1791-1795 гг. на средства владельца села графа И. А. Остермана. По кончине графа И. А. Остермана с. Стрешнево Данковского района унаследовал Александр Иванович Остерман-Толстой.

Александр Иванович Остерман-Толстой (1770-1857) родился в Петербурге. Отец его принадлежал к титулованному дворянскому роду. Еще ребенком Александр, по традиции того времени, был зачислен унтер-офицером в лейб-гвардии Преображенский полк, а в 1788 г. восемнадцати лет он попадает на первую в своей жизни войну. В 1796 г. его бездетные родственники графы И. А. и Ф. А. Остерманы избрали его наследником и приемником фамилии. Армейский офицер стал графом, владельцем громадного состояния и обширных земельных угодий. Стремительно развивалась и его военная карьера. В кампании 1806 г. он был уже генерал-лейтенантом. В Отечественную войну Александр Иванович возглавил 4-й пехотный корпус в армии Барклая. Особо отличился в Бородинском сражении, за боевые заслуги был награжден орденом святого Александра Невского. Участвовал в знаменитом совете в Филях.

В мае 1813 г. граф был ранен в бою при Бауцене. После лечения вернулся в боевой строй и успешно командовал гвардейским корпусом. В бою под Кульмом Остерману-Толстому оторвало ядром левую руку и он, теряя сознание, прошептал: «Вот как заплатил я за честь командовать армией. Я доволен». Редчайший случай в истории тех войн – и с одной рукой Остерман-Толстой долго оставался в строю, выиграв еще не одно сражение. Это он сказал однажды одному иностранцу, служившему в русской армии: «Для Вас Россия – мундир ваш, а для меня – моя кожа». Об Остермане-Толстом сложилось мнение как о генерале, для которого нет невыполнимых задач.

Генерал-лейтенант А. И. Остерман-Толстой удостоен ордена Святого Георгия 2-го класса. Кавалер золотой шпаги с надписью «За храбрость» с алмазами. Награжден многими российскими и зарубежными орденами. Военные заслуги А. И. Остермана-Толстого были отражены на десяти стенах храма Христа Спасителя, построенного в Москве в память избавления России от нашествия.

И, завершая наши хроники, отметим еще один немаловажный момент: через наш край до Козлова и Тамбова шли подводы с пленными французами, немцами, испанцами, португальцами. В книге «Тамбовская губерния в 1812-1813 году», вышедшей в г. Тамбове в 1915 году, был опубликован «Проект о препровождении пленных» Лебедянского уездного предводителя дворянства надворного советника Салькова. Также в этой книге есть списки пленных, содержавшихся в г. Лебедяни.

Лучшей иллюстрацией к описанию жизни вчерашних захватчиков России в качестве пленных может послужить следующий случай.

«...прилегающие к Лебедянскому уезду Тульской и Рязанской губернии господа Его Превосходительство Матвей Федорович Толстой и Его Сиятельство граф Федор Иванович Толстой» приглашали пленных офицеров полковника Обержу и поручика Бернадота ездить к себе и оставляли у себя в гостях на несколько недель, обеспечивая их содержание и помогая в средствах, чтобы «производимое им жалованье оставалось в их пользу». Помещица Задонского уезда г-жа Парлу также имела честь пригласить пленных офицеров в гости, муж же её из чувства ревности или по иному «неудовольствию» «склонил Задонского исправника на свою сторону, который взял полковника и подпоручика под арест, отправил в город (Задонск)...» В дело вынужден был вмешаться губернатор Воронежа, который приказал исправнику возвратить обоих офицеров к месту их содержания в Лебедянь «с должным уважением, поелику из них Бернадот племянник наследник короля Швеции». Однако, при этом губернатор очень просил не отпускать пленных из мест их содержания, особенно в соседнюю губернию.

При таком добросердечном приеме, оказываемом пленным, неудивительно, что в Тамбове находилось даже несколько дам – жен молодых офицеров, последовавших за мужьями и на войну, и в плен. Возвращение пленных на родину шло поэтапно с 1813 по 1815 год. По свидетельствам современников, некоторые французские офицеры жили в России так, как никогда дома не живали, поэтому многие из них не спешили вернуться из плена.

Так протекала жизнь в дворянских усадьбах, маленьких уездных городках, селах и деревнях нашего края в те трудные для России годы, когда многотысячная армия Наполеона шла по русской земле, разоряя и сжигая её.

Мы видим, что наши земляки не стояли в стороне, пережидая эту беду. Крестьяне, горожане, купцы и дворяне поднялись на защиту Отечества. Каждый, кто был в силах, внес свой вклад в общую победу.